Скамейка

Что, казалось бы, столь непритязательный и обыденный предмет как скамейка может символизировать на сцене театра? Какие художественные смыслы в нем могут таиться? Литераторы прошлого, а особенно романтического XIX века, считали ее непременным атрибутом каждого сада и парка. Достаточно вспомнить сочинения А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, А.П. Чехова, И.С. Тургенева и многих-многих других. Действие в их творениях зачастую происходят в парках, а там, в ожидании чего-то судьбоносного, непременно стоит элегантная скамья.

За романтическое столетие образ скамьи обрел символическое значение в русской литературе. Под сенью густых ветвей, в окружении античных статуй и изящных фонарей вершились судьбы – долгожданные и случайные встречи, объяснения и признания, прощания и слезы. Откликаясь на жизненные перипетии главных героев, облик скамьи постоянно менялся: дряхлел и обновлялся, оплетался диким виноградом и в безмолвии укрывался пушистым снежным одеялом.

Прошло уже более века с момента окончания романтической эпохи. Парки изменили свои очертания, античные статуи эволюционировали сначала в «рабочего и колхозницу» и «девушку с веслом», а потом в несуразные геометрические «изыски» современной городской скульптуры. А романтические встречи? Что изменилось с тех пор? Ответ на этот вопрос дает социально-бытовая драма советского драматурга А.И. Гельмана «Скамейка». Не любовные признания, не трогательные истории, а пустые разговоры, обман и измена – вот что становится главным нюансом человеческих взаимоотношений в местах традиционно столь поэтичных и вдохновенных. В такой парк приглашают зрителей режиссер-постановщик (Анна Артамонова) и художник спектакля «Скамейка» (Светлана Кислова) на Малую сцену Нижегородского театра «Комедiя», где в сентябрьский вечер зрители собрались на бенефис заслуженной артистки России Елены Ериной.

Оказалось, что даже на небольшой сцене можно создать ощущение большого паркового пространства. Изломанный рисунок бутафорских ветвей отражался белыми тенями на заднике, создавая объем и глубину сцены. Белый цвет, преобладающий в сценографии, скорее всего, выбран не случайно, ведь под лучами софитов он способен окраситься в любой оттенок, вызывая у зрителя эмоции и настроение, соответствующие ситуации, будь то ожидание «с оттенком синевы», «желтую» безысходность или «красно-коричневое» отчаяние.

Спектакль «Скамейка» – каков он? Памфлет, фельетон, а, может быть, драма, как заявлено автором пьесы? Ни то, ни другое, ни третье. Для памфлета не хватает обличительной остроты, для фельетона – иронии, а для драмы – приближенной к обыденности стилистики. Если иметь в виду намерения постановочной команды, обозначившей спектакль лирической комедией, то и для этого решения не достает внутреннего конфликта и остроты развития действия.

Режиссерски трудно сочетать лирическую комедию и социально-бытовую драму. Сразу вспоминаются кинематографические шедевры советских режиссеров Э. Рязанова, Л. Гайдая. Но экранизация – одно, а театр – другое. Бытовизм и отсутствие «котурнов», незатейливость и очевидность смыслов в происходящем на сцене еще сильнее отделяют социально-бытовую драму А. Гельмана от лучших образцов книжной и кинематографической лирической комедии. В. Маяковский говорил, что «театр - не отображающее зеркало, а увеличивающее стекло», оно должно вскрывать нарывы общества, а не отражать действительность. К сожалению, именно это и получилось в спектакле «Скамейка».

Другой русский классик, Н.В. Гоголь, считал, что «театр — это такая кафедра, с которой можно много сказать миру». Что было высказано этой пьесой, а потом и спектаклем? Кажется, ответ прост. Николай, он же Алексей, он же Федор, и еще много-много имен, назовем его просто Он, имеет массу возможностей соблазнять первых встречных женщин. А что случится, если Он встретит одну из них второй раз? Тот же обман, те же пустые обещания. Вечная тема – Он и Она - в современном обществе обрела новую трактовку и новые смыслы. Даже тридцать лет назад читатель или зритель, а, вероятнее всего, и сам писатель, сохранял надежду на то, что Он вернется, а Она простит, и как говорится, будут «жить они долго и счастливо». Сегодняшний день, диктует свою трактовку вечной темы, что непременно следовало помнить режиссеру спектакля. Например, оригинальные сценические решения не были столь убедительны в своей необходимости, и сыграли злую шутку.

Стройные фонари, навевающие воспоминания о прогулках Шерлока Холмса по викторианскому Лондону, античная статуя Венеры Милосской, та самая элегантная скамейка времен Пушкина, урна с надписью «Таня+Саня» всем своим видом взывающая к советской эпохе и типичные для пролетариата того же времени костюмы героев. Такое смешение разностилевой атрибутики вызывает недоумение. С одной стороны, эклектика в оформлении сцены работает на создание вневременного пространства, не привязанного к определенной эпохе, а, с другой, она стирает контекст восприятия. Публика – это зрители нынешнего века, и для них естественно оценивать происходящее на сцене сквозь призму современных взаимоотношений, в которых надежда и вера в искренность чувств – непозволительная роскошь.

Когда приходишь в театр, то ожидаешь, что пьеса откликнется в тебе какими-то чувствами, размышлениями. Что это будет? Катарсис, подаренная надежда, а может быть наше внимание будет приковано к рушащейся системе моральных ценностей. Театральная пьеса, а затем и постановка при высокохудожественном тандеме, способны дать ответы на многие вопросы, волнующие зрителя. Что в этом спектакле было сказано со сцены театра (как говорил Н.В. Гоголь)? Где тот «свет, что наполняет наши души», по выражению французского писателя Р. Роллана? Где-то в другой пьесе, другой постановке, на другой сцене, где стоит все та же скамейка и ожидает судьбоносных встреч и признаний.