Осень, 1853 г.

Нижний Новгород, улица Большая Покровская, дом №59/2

Напевая себе под нос арию Фигаро из оперы Моцарта, Александр Дмитриевич прошёлся по зале. Он жил в каменном особняке, занимая второй этаж. На первом была аптека, в которую непременно хоть один раз заходил каждый нижегородец. В футляре, внутри обшитом бархатом гранатового цвета, лежала скрипка. Он взял её в руки и мягким, уверенным движением провёл смычком по струнам...

Александр Дмитриевич выучил эту мелодию совсем недавно. Его лицо, было спокойно, глаза закрыты, широкие брови чуть приподняты вверх. Это был скрипичный концерт Бетховена Ре мажор. В тот самый момент, когда мелодия уже собиралась «подняться» к верхней своей точке, с улицы внезапно раздались резкие звуки: «Бац-тц-бац-тц». Скрипач отложил инструмент, подошёл к окну и отодвинул тяжёлую штору...

Перед ним была совершенно незнакомая улица… Или знакомая? Александру Дмитриевичу показалось, что всё пространство Большой Покровской сжалось и даже воздуха стало меньше. Кругом царила суета.

«Интересно получается…», - подумал он и позвонил в колокольчик. Но никто не отозвался. Обойдя все комнаты, Улыбышев обнаружил, что квартира опустела. Недолго думая, он надел драповое пальто с воротником и цилиндр. Взял трость. Спустился по дубовой лестнице, открыл тяжелую дверь и быстрым шагом вышел из дома. Не дав беспокойству овладеть собой, он пошёл в сторону Кремля своим широким, неторопливым шагом, чуть отклонившись назад, помахивая правой рукой, а левую держа в кармане. Прохожие удивлённо посматривали на пожилого, румяного толстяка, в золотых очках, с седыми редкими баками и клочком таких же волос под подбородком... Было начало четвёртого, по полудню. Солнце клонилось к закату, начинало темнеть, тени от домов, деревьев и прохожих рисовали причудливый узор на брусчатке. Солнце светило как-то необычно, не так как раньше. Или, быть может, Александру Дмитриевичу это только казалось?

На встречу шли прохожие с недовольными, напряженными лицами. Они никого не замечали — все куда-то спешили. Но вот, он увидел молодую женщину, лет тридцати, которая спокойно стояла в стороне и улыбалась. Их взгляды встретились, и Александр Дмитриевич решил подойти и представиться. Но сделать это он не успел: женщина первая обратилась к нему с вопросом:

– Вы нездешний?

Александр Дмитриевич не знал, что и ответить в виду сложившихся обстоятельств.

– Вечер добрый, голубушка, - проговорил он, снимая шляпу. - Чем могу быть полезен?

Женщина внимательно смотрела на него.

– Позвольте, любезный друг узнать ваше имя, и как Вас по батюшке величают?

– Лиза меня зовут. Елизавета Ивановна. А вас как?

– Александр Дмитриевич Улыбышев. Потомственный дворянин.

Повисла пауза. Александр Дмитриевич поспешил сгладить неловкость и  заговорил о милой его сердцу стихии театра:

– Не соблаговолите ли вы, любезная барышня, разъяснить мне, по каким дням ставятся нынче театральные представления?

– Каждый день идут спектакли. Смотри — не хочу. Хотите я провожу Вас в театр?

– Буду премного благодарен...

Они не спеша шли по городу. Александр Дмитриевич смотрел на окружающий его знакомый и незнакомый Нижний и очень удивлялся, что «свободные крестьяне» совершенно бесцеремонны и чуть ли не в глаза смеются, глядя на него.

Но вот они оказались у оперного театра им. А.С. Пушкина. Улыбышев подошёл к окошку билетной кассы.

– Здравствуйте, сударыня. Какой спектакль ставят нынче?

– Мужчина, афишу сперва почитайте, а потом к кассе подходите. Следующий!

– Но голубушка...

– «Коко Шанель. Страницы жизни».

– Интересно было бы узнать, балетный это спектакль или оперный?

– Мужчина, не всё ли равно? Мне по чём знать. Сходите на спектакль, там и узнаете. Будете билет брать?

– … В первом ряду пожалуйста, справа у входа.

Позади кто-то недовольно пробурчал: «Наконец-то!...»

Александр Дмитриевич, по обыкновению своему не спеша направился в зрительный зал. Занял кресло в первом ряду с краю и с интересом стал разглядывать публику, которая всё более и более заполняла зал. Кто-то на балконе теребил в руках бинокль и разглядывал декорации, молодёжь фотографировалась, со смехом обсуждая прошедшие на кануне события, кто-то искал своё место... Наконец раздался последний звонок.

«Коко Шанель?.. Коко Шанель...», - пытался припомнить Александр Дмитриевич, но все его старания были напрасны — это странное имя ничего ему не говорило. Оставалось только заворожённо рассматривать диковинки сцены: экран на заднике, огромную сверкающую лестницу, овальной формы чёрную ширму, расшитую золотой нитью.

Началось действо, и на сцене появились дамы в роскошных костюмах, с ними кавалеры. «А молодые женщины весьма приятной наружности», - заметил про себя Улыбышев. Происходящее на сцене всё более увлекало его.

Сменялись картины, мелькали лица… Музыка лёгкими порывами ветра перелистывала страницы жизни Коко Шанель. Одиночество и мода – вот её спутники. И зритель на первом ряду, в глубоком раздумье проникался судьбой этой удивительной, сильной духом женщины.

Ария-монолог главной героини поверг его и вовсе в оцепенение. «Этот голос, чистый как горный кристалл, звучный как серебряный колокол, проникновенностью и изяществом своим превосходит многие голоса, слышанные мною прежде... Ни одна доселе выступающая на Нижегородской ярмарке актриса не могла бы похвастаться такой грацией и очарованием, как эта милая...э-э.. а как же величают её?».

–Любезнейший, не соблаговолите ли вы назвать имя этой несравненной актрисы?

–...Надежда Маслова, если не ошибаюсь.

«Нижегородские музыкальные критики, если таковы ещё остались в этом странном времени, наверняка уже истощили для неё все хвалебные формы и обороты. Но я непременно пошлю о ней заметку в «Северную пчелу» - Петербург должен знать о Масловой».

Тем временем картина сменяла картину, и зрители то и дело расточительно аплодировали. «Да, нижегородскую публику не обманешь. Она образовала свой вкус под влиянием настоящих виртуозов и столичных актёров, которых она каждый год слушает на Ярмарке, она сделалась строже и разборчивее, чем бывает обыкновенно в провинции».

Сие сценическое зрелище было украшено обилием элегантной одежды, по фасону совершенно незнакомой нашему герою. «Подобные шляпки, жемчуга, сумочки и всякие эти прелестные безделицы никак не встретишь в туалетах избалованных дам высшего общества».

В увеселительных сценах музыка имела верные средства для разгулья, буйного и праздничного веселья. «А главная героиня не так проста. Остроты и шуточки употребляются ею исключительно для того, чтобы скрыть горестные душевные переживания... Нет, вы только посмотрите, как хороша госпожа Маслова, как хороша!». Александру Дмитриевичу захотелось крикнуть «Браво», и это слово всё-таки вырвалось у него:

-Браво, голубушка!

-Эй там, тише! Не мешайте представлению...

Улыбышев наслаждался лёгкой, упоительной и, в то же время, характеристичной музыкой. «Композитор, бесспорно, талантлив! Не могу не восхищаться тем, что хорошо. В особенности, если оно ново». «Превосходно! Восхитительно!» – срывалось с его губ. Он улыбался и был очень счастлив. Как вдруг — фальшиво пропел тему гобой.

«Экий болван!» - с досадой выкрикнул Александр Дмитриевич, не привыкший скрывать своего недовольства.

Зрители уже стали посматривать на этого странного барина, пош    ёптываться между собой.

 – Мужчина, вы не могли бы вести себя потише?

Улыбышев почувствовал, как взгляды всех зрителей обратились в его сторону. И в этот момент он открыл глаза.

Николаевна продолжала прерванный на кануне рассказ... «Ну, Николавна, благодарствую...», и, по обыкновению, пошёл в свой в кабинет. «Экой сон чудной мне привиделся...», - подумал он, улыбаясь. Но тут его взгляд упал на бюро, где лежала программка, на которой большими буквами на голубом фоне было написано: «Опера-мюзикл «Коко Шанель. Страницы жизни». 

Половникова  Ксения