Вся история консерватории прошла на ваших глазах. А с чего все начиналось?

Дали объявление в газете: открывается консерватория, объявляется набор. Приемные экзамены с такого-то числа. Это было в 46-м году осенью.

Где проходили экзамены?

В здании музыкального училища. Тогда оно было собранием разных учреждений в духе «12-ти стульев» Ильфа и Петрова, и напоминало муравейник. Даже теперешний концертный зал был разделен на два яруса.

Какие наиболее яркие воспоминания о студенческой жизни у Вас остались?

Сначала все было камерно, студентов было мало. Первый курс - девятнадцать человек, т.е. по одному человеку на факультет. Правда музыковедов было сравнительно много – шесть. Библиотека тоже была скромной, не сразу накопила тысячу экземпляров как сейчас. Но, тем не менее, было приобретено все самое необходимое - музыкальные инструменты, ноты, книги, которыми пользуемся и сейчас. Надо отдать должное нашему первому заведующему библиотекой, Борису Вячеславовичу Коневскому. Этот высоко эрудированный гуманитарий собрал очень ценные дореволюционные издания, которые существуют в единственном экземпляре и сейчас, например, вагнеровские оперы на немецком языке.

Инструменты прибыли из Москвы?

Рояли – да. Они попали к нам из Германии как трофеи.

Как протекала Ваша студенческая жизнь?

Хотя мы друг друга раньше не знали, все из разных мест, но сдружились быстро. Был период становления, фонотека ещё только начинала формироваться, техника была примитивной – только пластинки. А уж если нет пластинок, то и слушать нечего… Вообще принцип характеристики произведения без музыки был очень распространён. Прочитал – значит, уже знаешь.

И вот со мной произошел забавный случай, когда я поступал в аспирантуру московской консерватории. Я превосходно знал все сонаты и симфонии Бетховена, прелюдии и фуги Баха, и назубок мог сказать, откуда любой такт... В комиссии – солидные люди, такие как профессор Богатырев, специалист в полифонии. Он просто радовался, когда я говорил, сколько голосов в фуге. Ну, говорит, хорошо знает. Но потом экзаменатор сыграл мне начало симфонии Танеева, а я и не знал... Отвечаю: похоже на Седьмую симфонию Шостаковича. Он говорит: «Да, кое-что есть! Но это не то. Неужели симфонию Танеева не проходили?» Я говорю: «Проходил бумажным образом, но не слышал её». Ну что делать с таким аспирантом? Всё равно приняли!

Какие яркие творческие встречи остались в Вашей памяти?

К нам регулярно приезжал Генрих Нейгауз. Занимался со студентами, давал концерты, читал лекции. Такого рода встречи были событием. Выдающийся пианист Григорий Гинзбург возглавлял комиссию на госэкзаменах, когда я заканчивал консерваторию.

А если сравнивать уровень музыкантов тогда и сейчас, что Вы можете сказать по поводу нынешнего поколения?

Если Лермонтов в свое время написал: «печально я смотрю на наше поколение, грядущее иль пусто, иль темно», а я могу сказать: с отрадой смотрю на наше поколение, несмотря на то, что грядущее иль пусто, иль темно. С отрадой, потому что я удивляюсь тому, что находятся в наше время люди, которые не боятся идти в профессиональные музыканты...

Чем сильна нижегородская консерватория, каковы ее перспективы?

Положение, которое сейчас заняла консерватория – почетное, поэтому требовать еще большего вряд ли возможно. Нужна только финансовая поддержка. Будем надеяться, что это сбудется. Сейчас нам хотят навязать европейскую модель деления на бакалавров и магистров, что совершенно не подходит. Сейчас наша задача – отстоять свое музыкантское право: сохранить те принципы музыкального образования, которые складывались в России десятилетиями.

Беседу вел Георгий Ковалевский