Надежда Александровна Молодова — музыковед, доцент кафедры теории музыки, начальник учебного отдела, а ещё невероятно искренний и открытый человек. «Человек с огромной душой», — так о ней говорят коллеги и ученики. В июле этого года Надежда Александровна отметила юбилей. В интервью она рассказала о своём музыкальном и педагогическом пути и о том, что всегда будет волновать каждого человека – о смысле жизни и предназначении.

Своим главным учителем Н.А. Молодова, безусловно, считает композитора и педагога Станислава Петровича Стразова. Поэтому разговор наш начался с того, как они познакомились.

В 1975 году, когда я сдавала выпускные экзамены в музыкальном училище, Станислав Петрович был председателем нашей экзаменационной комиссии. Нас очень пугали, что придет строгий, требовательный экзаменатор, а пришел молодой, обаятельный, очень энергичный, заинтересованный человек. Он задавал вопросы, с легкостью играл фрагменты оркестровой музыки на фортепиано. И, если это был шаг в сторону от программы, тогда уже трепетали педагоги, от того, что забыли это сочинение нам дать (смеется).

Собственно, это было первое знакомство. Позже, уже в консерватории, Станислав Петрович сначала вёл у нас курс чтения партитур, затем полифонию и инструментовку. А с третьего курса, когда у музыковедов начинается специальность, то есть научная деятельность, я сама сознательно попросилась в его класс. Мне было очень интересно с ним заниматься, он ставил серьезные задачи. Например, если надо было писать двойную фугу, то мы писали фугу четырехтемную, а фугу для струнного квартета, писали как фугу для струнного оркестра. Такое повышение планки и ответственности мне очень нравилось. А ещё я взяла на заметку его слова: «Лучше сделать медленно, но хорошо, чем быстрее, но плохо».

Когда я закончила консерваторию и поступила в аспирантуру, меня направили в класс Инны Алексеевны Барсовой, профессора, доктора искусствоведения. А со Станиславом Петровичем я продолжала общаться, и это было счастьем.

Наше общение с ним складывалось на протяжении долгих-долгих лет. И можно уже говорить о каком-то сходстве характеров, темпераментов, свойств душевных. Поэтому я занимаюсь изучением его музыки, пишу статьи о нем, о его произведениях. Конечно же, хотелось бы закончить диссертацию, придать законченную форму большой многолетней работе.

-А как Вы познакомились с музыкой Станислава Петровича?

Одним из первых сочинений, которые я услышала, была хоровая музыка на стихи Есенина. Очень запомнилась Вторая симфония, которая исполнялась в филармонии, я тогда была студенткой второго курса. Впечатление было ошеломляющее. Это какая-то бездна музыки, смысла, чувств, очень важных поднятых тем и, в то же время, музыка, которая поражает своей искренностью, теплотой, глубиной, исповедальностью.

Кроме С.П. Стразова, какие личности повлияли на Вашу творческую судьбу?

Начиная с общеобразовательной школы, мне встречались очень строгие, принципиальные педагоги, и потом я их вспоминала с благодарностью за то, что они привили ответственность. Другие, наоборот, привлекали душевными качествами, располагали к себе, и таких людей тоже было много на моем пути.

Я благодарна педагогам по фортепиано. В школе я училась у легендарной Ольги Викторовны Тропинской, она стояла у истоков музыкального образования Нижнего Новгорода, в училище – у Елены Ивановны Стекловой, к сожалению, она уже ушла из жизни, а в консерватории — у Лидии Дмитриевны Боголюбовой. И каждая из них вложила в меня что-то важное. Играть я всегда любила, но не чувствовала себя человеком сцены, поэтому пошла в теоретики, притом что теория, гармония, сольфеджио меня тоже привлекали. Помню слова педагога по гармонии Аделины Сергеевны Сосенковой, ученицы И.В. Способина. Когда она спросила: «Кем вы хотите быть, теоретиками или историками?» Ну, конечно, историками! Ведь сколько музыки существует! А она ответила: «Историкам всегда приходится с собой таскать талмуды клавиров, партитур; теоретиком быть лучше — у него все в голове». Можно идти на урок, не имея с собой ничего (смеется), по дороге сочинить задачу или какое-то игровое задание. В этом тоже есть прелесть.

А как Вы начали преподавать в консерватории?

Я училась на третьем курсе, когда ко мне обратился Елисеев Игорь Васильевич - проректор по учебной работе ,с предложением вести музыкальную литературу на подготовительном отделении у вокалистов. Тогда у нас было подготовительное отделение для вокалистов, не имеющих училищного образования. Это было первое «столкновение» со студентами (улыбается), причём они были старше меня, ведь это вокалисты, которые приходят в консерваторию взрослыми людьми. Потом я занималась с дирижерами хора и получала колоссальное удовольствие от того, как они здорово поют четырехголосие. Я просто давала им ноты и слушала.

А когда закончила консерваторию, меня распределили в Арзамасское училище и параллельно приняли в состав преподавателей кафедры теории музыки. Я преподавала теорию музыки, гармонию, сольфеджио, анализ музыкальных произведений, инструментоведение, народное творчество, музыкальную литературу, методику и даже фортепиано, приходилось и концертмейстером работать. Позже других предметов ко мне в руки попала полифония. Я не предполагала тогда, что буду вести этот многие годы предмет с таким удовольствием. Ведь есть педагоги, которые, придя на работу, говорят: «Только не полифония!»

У меня, как у молодого педагога, нередко возникали трудности, какие-то «закорючки» в общении с учениками или в ведении уроков. И я обращалась к Станиславу Петровичу с любыми наболевшими вопросами, и он всегда помогал найти правильное решение. Даже не подсказывал решение, а помогал найти его самой. Это тоже была его особенность — направить мысли.

Еще меня в нем всегда поражала необыкновенная чуткость по отношению к своим ученикам. Он мог бросить все дела, и заняться проблемой студента. Если он видел, что студент чем – то сильно огорчен, то он мог долго беседовать с ним, разговаривать, пока человек не придет в норму.

Мне было интересно наблюдать, как он ведет свои предметы, приобщаться к его педагогическим тайнам.

Какими главными педагогическими принципами Вы руководствуетесь?

Мои принципы… Вообще, я люблю работать с общими курсами. Например, вести гармонию у духовиков, народников. Приходят ребята, для которых этот предмет является второстепенным, а главное их дело — исполнительство. Поэтому я очень осторожно начинаю с ними работать, постепенно и доступно усложняя материал. Знаете, это как принцип постепенной модуляции в гармонии: можно, прибавляя по одному знаку, уйти далеко-далеко. Этот принцип в работе очень важен. Например, можно начать курс гармонии как вузовский курс с совершенно иных задач, которые будут намного сложнее, чем курс училищный. А я стремлюсь как раз подхватить училищный курс. И, если они даже знают мало, или мало умеют, не беда — я начну хоть с нуля, и постепенно буду «раскручивать».

Как по-Вашему, полифония - предмет теоретический или творческий?

Он и теоретический, и творческий. Но прежде чем студента пустить в свободное творчество, надо его чему-то научить, иначе получится так: «Я так вижу, я так слышу, мне так хочется». В данном случае выручает история музыки. Для меня важно преподавать теорию через призму истории, соединить теорию с историей, теорию с практикой, гармонию с полифонией. И преподавать теоретические явления в историческом ракурсе, Вести студентов по тому пути, по которому шла сама история музыки. И научив чему-то, можно уже давать творческие задания.

Студенты говорят, что на Ваших уроках, теплая атмосфера. Вы считаете такой подход в обучении единственно правильным?

Я считаю, что теплое отношение не вредит. Можно строго спрашивать, строго требовать, но отчуждаться от студентов нельзя. Я работала и с маленькими детьми, начиная с 5-6 лет в музыкальной школе, и с ребятами в музыкальном училище, и в консерватории. Конечно, в консерватории люди взрослее, они уже семьи создают, но все равно они те же дети, к ним надо относиться с теплом. А в школе, к маленьким ученикам, нужно относиться серьезно. У меня есть свой внутренний принцип – увлекать, помогать, но не неволить. Возможно, что студент, который занимается без отдачи, ещё не понял, что это ему пригодится.

Как случилось, что Вы занялись административной работой?

- Постепенно к моей педагогической и научной деятельности присоединилась третья сторона моей профессии, которая была и у Станислава Петровича — работа, связанная с организацией учебного процесса. В свое время я занимала должность заместителя директора по учебно-воспитательной работе в музыкальной школе, что в народе называют завуч. «Завуч, ты в ответе за все!» (смеется). Вот эта ответственность за все: за педагогов, за студентов, за занятия, за расписание, за нагрузки, за зарплату — эта работа меня заинтересовала. И когда Станиславу Петровичу предложили в консерватории должность заместителя проректора по учебной работе, он обратился ко мне: «Если вы меня поддержите, то я соглашусь».
И вот я уже 20 лет занимаюсь этим делом, и только четыре последних года я занимаюсь этим без него.

Как в Вас сочетаются такие разные ипостаси: музыкально-лирическая и административно-рациональная? Сложно это совмещать?

Мне это нравится совмещать. Именно переключение с одного на другое, совмещение разных видов деятельности дает ощущение радости. Понимаешь, что ты делаешь что-то нужное, как бы это ни было трудно. Для того, чтобы заниматься административной работой, мне пришлось основательно освоить программы, компьютер. Здесь главное разобраться в документах, в стандартах, в учебных планах, в особенностях всех специальностей. Это работа ежедневная, в ней нет перерывов. Вот приходит педагог, он должен работать, а у него нет класса. Он должен заниматься творчеством, а мы нужны для того, чтобы создать необходимые условия. Сейчас мне кажется, что если бы я была только на педагогической работе или только на служебной, мне бы чего-то уже не хватало. Даже когда приходишь домой, ложишься спать, думаешь, какой будет урок, какой срочно нужно сделать приказ.

А если бы Вы не стали музыкантом, кем бы Вы могли стать?

Музыкальность, любовь к музыке была у каждого члена нашей семьи. Несмотря на то, что папа был инженером, метеорологом, он имел и слух, и музыкальную память, пел, играл на гитаре. То есть музыка в семье жила. И, конечно, если бы папа не купил пианино, что в то время было очень трудно сделать, и меня бы не отдали учиться музыке, я пошла бы по другому пути.

Я хорошо училась в школе, мне легко давались многие предметы. И более того, директор и классный руководитель испытали шок, когда я ушла после 8 класса. Моим родителям они сказали: «Как же так? Вы же забираете у нас будущую медалистку!». Папа был против, он хотел, чтобы я закончила 10 классов, и это был переломный момент в моей жизни, когда я настояла на своем и сказала: «Нет, я пойду в музыку».

Но вот если бы этого не случилось… У нас вся семья связана с мехматом Университета им. Н.И. Лобачевского. Мама, не имея высшего образования, около 40 лет проработала «хозяйкой кафедры», как её ласково называли. Она выполняла работу лаборанта, работала с приборами, выполняла то, что я сейчас выполняю в учебном отделе, так что это мне ещё от мамы передалось. Но я не представляю, как я жила бы без музыки. Мне кажется, в музыке я как раз на своем месте.

Что Вы больше всего цените в людях?

Прежде всего, душевное тепло и отзывчивость. Я думаю, во многом это идет из семьи. Ведь есть семьи, в которых нет этого тепла, значит, и в человеке оно не появится. Есть люди, которым не хватает отзывчивости – это тоже плохо. Чуткость, отзывчивость, душевное тепло – это главное.

А что Вас огорчает?

Огорчает то, с чем я не могу смириться — уход близких. А все мелкое можно преодолеть. Еще огорчает черствость, наглость. Бывает наглость хорошая, которая ведет к достижению каких-то благих целей. А вот, когда человек идет по головам других, я это перенести не могу.

Что главное в жизни?

Быть на своем месте. Если работа не твоя, считай, что ты не состоялся. Семья, работа, дело, которое ты любишь – для меня это очень важно.

Беседовала Юлия Серова