Что представляет собой музыковедение сегодня? Каким в идеале должен быть человек, занимающийся этой наукой? С этими и другими вопросами я обратилась к доктору искусствоведения, профессору Валерию Николаевичу Сырову.  

Валерий Николаевич, если бы профессия музыковеда исчезла, случилось бы что-нибудь?

Случилось бы непоправимое! Мне кажется, музыковед является цементирующим раствором, держащим здание. Вот посмотрите: кто учит музыкантов азам теории?.. Кто выходит на сцену филармонического зала перед концертом и рассказывает увлекательные истории о музыке?.. Я мог бы назвать и другие музыковедческие реинкарнации: переводчик, редактор на телевидении и радио… И, наконец, главная ипостась музыковеда – педагогическая. Так что, возвращаясь к вашему вопросу, еще раз говорю, что представить это невозможно.

Как Вам кажется, музыковед – это кабинетный ученый или это яркая, темпераментная, артистичная личность?

Желательно второе, конечно. Хотя, многие десятилетия господствовала такая модель, что музыковед в тиши своего кабинета размышляет…

Пишет в стол…

Да. Но музыковеды бывают разные. Один по складу характера интроверт, и у него прекрасно получается писать о музыке. И он сосредоточен на этом. А другой любит общаться, выступать в открытых дискуссиях или давать горячие рецензии по следам концертов. И этими рецензиями зачитываешься также. То есть, каждый человек реализует себя в своей сфере. И требовать от первого - мобильности, подвижности, а от второго – фундаментальности и экзистенциальных глубин означает не получить ничего в итоге.  

По-моему, в наше время,  музыковедческие личности встречаются все реже.

Сейчас говорят о том, что ушло время больших художников, ушло время и больших композиторов. И даже договорились до того, что наступила смерть композиторов… (смеется)

Вы имеете в виду книгу Владимира Мартынова?

 Не только. Во всех областях – возьмите литературу, кинематограф – время великих ушло. В нашей сфере они также не просматриваются. Где они, титаны мысли? Курт, Асафьев, Соллертинский… Такие мыслители, которые будоражили бы твое сознание, изменяли его.

Сейчас  желающих стать музыковедами намного меньше.

Да… В училищах на некоторых курсах и вовсе нет теоретиков. В прошлом год у нас был недобор на музыковедение. Первый раз за все время существования факультета! Но мне кажется, должно пройти некоторое количество времени: пять, может быть, десять лет. Ситуация обязательно поправится! Мы же знаем, что это цикл приливов и отливов. А что, разве исполнители процветают? У них легкая жизнь? Что, на других факультетах недобора нет?

То есть,  сама профессия музыканта в кризисе?

Видимо, да. Профессия академического музыканта подвергается сейчас мощнейшему испытанию на прочность. Выживет ли он в этих условиях?.. Мы все в одной упряжке, в одной лодке.

Может быть, сейчас, как никогда, важно вступать в диалог с современным обществом?

Наша жизнь выдвигает все новые задачи, от которых традиционно подготовленный музыковед испытывает дискомфорт. Например, нужно разбираться в психологии восприятия музыки, ощущать ее социум - то есть, все то, что выходит пока что за рамки традиционного спектра подготовки музыковеда. И эту ситуацию можно назвать кризисной. Но мы знаем, что кризис не всегда плохо, потому что кризис это и начало обновления. То есть, мы уже начинаем задумываться, как нам повернуть наше дело так, чтобы музыковед мог ориентироваться в многочисленных и разнообразных проблемах, которых не было, скажем, 30 лет назад.

Например, у нас и сейчас музыковедческий базовый учебный курс больше сверстан на педагогическую специализацию. А практика показывает, что далеко не все устраиваются на педагогическую работу. Поэтому требуется существенная корректировка и обновление учебного плана. Но самое же главное, что сейчас нужно сделать – это определить статус музыковеда.

А что предпринимается для этого?

Идут разными путями: кто-то это пытается сделать в одиночку, другие объединяются. Например, московские музыковеды во главе с Евгением Викторовичем Дуковым (Государственный Институт искусствознания) задумали создание музыковедческой гильдии. Там поставлены достаточно серьезные задачи и одна из них – придать современному музыкознанию высокий статус. Выход из кризиса намечается, и будущее предстает если не в розовом свете, то, во всяком случае, не в таком черном, как может показаться.

А нет ли у Вас ощущения, что музыковеды сами ушли от современного музыкального процесса в историю, обходя вниманием современных исполнителей, композиторов? То есть не отзываются на новейшие веяния.

Может быть. Но подобный упрек, я думаю, в меньшей степени относится к нижегородскому музыковедению, которое всегда было инициатором многих творческих начинаний. Например, первый в России музыковедческий мега-проект – «Музыка ХХ века» – это серия конференций и концертов. Он существует с 1996 года. Наша консерватория, мне кажется, очень много сделала и делает для изучения современной музыки.  И ее авторитет в этой области очень высок: встречаясь с коллегами из разных вузов, я в этом убеждаюсь. На наших музыковедов смотрят в каком-то смысле как на первопроходцев.

В нашей консерватории Вы – первый, кто начал серьезно изучать массовую музыкальную культуру. Были ли у Вас сложности с продвижением этой темы?

 Нет. Ее воспринимали и воспринимают нормально. Просто, мне посчастливилось работать с людьми широких взглядов. Пусть ты не любишь джаз и не принимаешь рок, но ты понимаешь, что нужно раздвигать границы музыковедческого кругозора. Поэтому все обсуждения моих разработок, лекций, статей, а впоследствии и книги «Стилевые метаморфозы рока» проходили в лояльной обстановке, но и принципиальной критики. Я очень многое получил от этих обсуждений.

А как все начиналось?

В первые годы работы в консерватории – в 70-е – были кружковые общения со студентами, а в 80-е был создан диско-клуб, где собирались, слушали неакадемическую музыку, спорили, обсуждали. После возникла и необходимость это теоретически осмыслить и создать учебный курс. То есть, я проходил этот путь постепенно – от простого увлечения к научному осмыслению.

Как Вы думаете, ЧТО в наше время в массовой музыке является наиболее перспективным для изучения?

Когда мы говорим, «массовая музыка», мы должны разделить собственно массовую музыку – музыку для развлечения, танцев, для легкого времяпрепровождения – и ту, которая сохраняет название массовая, но ею давно уже не является. На самом деле она предъявляет достаточно серьезные требования слушателю, наполнена содержательно и несет в себе духовный посыл, импульс. Мне интересна подобная трансформированная музыка, которая под воздействием классики, авангарда или восточной медитации превратилась, скажем, в модальный джаз джаз, арт-рок или электронную композицию. В этом плане она ставит перед слушателем не менее сложные задачи, нежели музыка академическая.

Взять, к примеру, арт-рок. Композиции здесь, как правило, развернутые, многотемные. Координация этих тем нетрадиционна и провоцирует работу интеллекта. Важен не только текст, не только поэтическая логика, но и логика чисто музыкальная. Именно об этом я пишу в книге «Стилевые метаморфозы рока». Подобное перерождение массово-музыкального феномена есть и в наиболее сложных модификациях джаза: свободном джазе, фьюжн-джазе и др. Тут много интересного для исследователя!

Не назовете ли Вы какие-то имена, заслуживающие внимания?

Если говорить о зарубежном прогрессив-роке, то в последнее время все больше привлекают скандинавы: шведы, норвежцы. Недавно послушал группу «Beardfish» – «Бородатая рыбка» в переводе. Ребята молодые, но как смело они пародируют классику арт-рока 70-х – Фрэнка Заппу, "Yes”, "King Crimson”! Подобные вещи привлекают, выглядят предпочтительнее простого подражания и эпигонства.

Вот, например, популярная на сегодня шведская группа «The Flower Кings» - «Цветочные короли». Она, возможно, действительно интересна во многих отношениях профессионализма, но абсолютно ясно, что большинство материала заимствовано и ясно – откуда. Как-то мало к этому заимствованному прибавлено своего. А это всегда в искусстве главный показатель. Если человек берет чужое и, не перерабатывая, выдает за свое, то это вызывает особенное разочарование. Подобное и в академической музыке – нередкость. И история эпигонских явлений – тому подтверждение.

Кстати, музыковеды почему-то предпочитают анализировать высокохудожественные образцы. С одной стороны, это правильно: шедевры требуют к себе пристального внимания. Но, с другой стороны, сами эти шедевры выросли на какой-то почве? Вот эта почва, это окружение – и есть ответ на вопрос, как появляется гениальный композитор или гениальное творение.

А как Вам кажется, кому нужнее музыковед? Музыкантам-профессионалам или все-таки слушателям?

На первом этапе воспитания музыканта-профессионала он нужен именно ему. Нужен педагог, который не засушивал бы сухими теоретическими задачами или инструктивными упражнениями по сольфеджио, а  прививал бы любовь к музыке. Особенно это важно на раннем этапе. Ну а потом, когда музыкант созревает и превращается в личность, музыковед становится нужным слушателю. Уметь увлечь! Раскрыть в, казалось бы, до боли знакомой и затертой музыке новые грани, глубину непостижимого. Показать: «Вот смотрите, мы же не умеем слушать музыку. Обратите внимание на то-то и на то-то…».

Может быть, появление у нас факультета музыкальной журналистики неслучайно и восполняет сложившиеся пробелы?

То, что в консерватории появился такой факультет, это большое достижение. Здесь самое ценное – расширение музыковедческих возможностей. Такое надо только приветствовать.

Вообще интересоваться нужно самыми разными вещами - неважно, журналист ты или музыковед. Другое дело, всегда ли наши концерты и события по-настоящему интересны? Сейчас, когда идет информационный прессинг и человек просто завален информацией, выбрать НАСТОЯЩЕЕ событие – это тоже не так просто. Но то, что наши лучшие журналисты демонстрируют активность и реализуют этот активный интерес в виде продукта: статей, радио- и телепередач – это, я считаю, здорово. Ориентация на чистое музыкознание ушла в прошлое: сегодня актуален музыковедческий универсализм: герменевтика, аксиология, социология, психология восприятия… Но может быть, в конце концов, хватит вариться в собственном соку, когда жизнь кипит и бурлит…

Интернет…ой, голова кругом идет! Это же надо выходить на форумы и бить в колокола, чтоб тебя знали. Чтобы видели, что музыковеды не молчат. И вот, обратите внимание, лучшие музыкальные журналисты – из музыковедов: Петр Поспелов, Борис Филановский – он, правда, композитор, но и пишет прекрасно; наша Светлана Савенко – она также часто публикуется в газете с музыкальными рецензиями.

Совсем скоро начнется теоретическая олимпиада. Что она значит для Вас?

Олимпиада – важное событие в жизни консерватории. Она интересна не только для участников, но и для организаторов - тех, кто готовит олимпиадные задания. Каждый раз ломаешь голову: надо придумать что-то такое, что было бы интересно и нетрадиционно, но не слишком сложно для юного дарования. Вот соединить возможное с невозможным очень трудно.

Когда мы видим на Олимпиаде одухотворенные лица, горящие глаза – это здорово! И мы стараемся их поддержать. Как известно, победители олимпиады зачисляются в консерваторию без экзаменов. Это – один из способов привлечь наиболее талантливых к нам. И он уже дает свои плоды. Потому что многие из тех, кто учится сегодня на нашем факультете и учится успешно, прошли горнило наших олимпиадных баталий.

Как Вы думаете, какими должны быть начинающие музыковеды?

Здесь два слагаемых: первое – оснащенность человека, то есть знания, эрудиция, уверенное ориентирование в музыковедческих навыках, умение разбираться в гармонии, форме. Это вот как бы некая техника. Но есть и вторая сторона – творческая или, как сейчас говорят, креативная. То есть, умение человека СЛЫШАТЬ музыку, мыслить, создавать новые реальности. И создавать не на пустом месте. Например, мы даем послушать произведение, после чего нужно написать эссе. Какими разными они бывают! Один пишет просто, обычно: то, что слышит и что, на его взгляд,  в этой пьесе есть. А  другой  начинает искать и находить в, казалось бы, знакомой музыке новые глубины и смыслы. Идеально, когда техническая оснащенность и творчески-гуманитарная одухотворенность находятся в равновесии.

Кроме того, олимпиада – это настоящее боевое состязание. Молодой человек проявляет не только интеллект, одухотворенность, но и соревновательные качества: умение собраться и в трудных, стрессовых условиях показать лучшее, на что он способен. То есть, такая мобилизующая составляющая. Может быть, это даже какой-то третий аспект: если первый – технический навык, профессионализм; а второй – креативно-творческий посыл; то третий – целеустремленность, уметь свои способности раскрыть и аргументировать.

Наверное, это самое главное в профессии музыковеда…

Да. Самое главное, это когда музыковед проявляет эти качества, а не держит их втуне, не прячет в себе. Сегодня актуальна фигура публичного музыковеда – ПУБЛИЧНОГО. Когда человек выходит, скажем, на сцену и высказывает интересные, оригинальные идеи перед концертом, когда он пишет в газете, да так пишет, что не оторвешься, когда он  делает радиопередачи… Наш инструмент – слово. А слово само по себе не может существовать в отрыве от мысли, значит, наш инструмент – мысль, изреченная в слове. И вот эта мысль, оригинальная и увлекательная, должна подготавливать слушателя и увлекать его в прекрасный мир музыки. Именно такого музыковеда и хотелось бы видеть сегодня!

              Спасибо, Валерий Николаевич, за интереснейшую беседу!

С нетерпением будем ждать начала Всероссийской теоретической Олимпиады, которая состоится совсем скоро – с 25 по 27 апреля. И пусть на музыковедческом небосклоне зажгутся яркие звездочки, о которых когда-нибудь в далеком будущем скажут: «Да! Это были титаны мысли!»

Интервью провела Татьяна Лукина

Арт-журналистка I курса ФДО