Когда изучаешь некое историческое явление, самым занимательным оказывается возможность погрузиться «с головой» во время интересующих событий: почувствовать его дыхание, настроения, может быть, противоречивость. Как люди думали, говорили, вели себя тогда? Конечно, бесспорным остаётся суждение М.А.Булгакова, вложенное в уста Воланда, «обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних… квартирный вопрос только испортил их…». Да, суть человеческая не меняется, но окружающая действительность провоцирует по-иному смотреть на вещи. Способ и категории мышления, бесспорно, различны в разные времена.

 С этой точки зрения очень интересным, даже где-то таинственным, интригующим, мне представляется начало XIX века, время, когда творили А.С. Пушкин и М.И. Глинка, время культурного расцвета России. Кроме «назначенных эпохой» имён, были фигуры, не уступающие первым по дарованию, но несправедливо забытые. Среди них — яркий представитель своего времени, русский публицист, музыкальный критик, драматург нижегородец Александр Дмитриевич Улыбышев. «Пожилой, румяный толстяк с седыми редкими баками и клочком таких же волос под подбородком, в золотых очках, большею частью в легких светлых панталонах и в серой, на вате, с бобровым воротником, шинели», — так описывал Улыбышева нижегородский писатель, статистик А.С. Гациский.

Имея активную жизненную позицию, неудивительно, что Александр Дмитриевич Улыбышев вместе с С.П. Трубецким, А.С. Пушкиным, А.А. Дельвигом и Н.И. Гнедичем посещал собрания общества «Зелёная лампа». Общение с такими современниками, общий дух и настроения «вольного литературного общества» нашли отклик в личности Улыбышева. «Он, похоже, до конца был верен самому стилю "Зелёной лампы" — вот этому сплаву политического вольнодумства с атмосферой игры, буйного веселья и демонстративного вызова "серьёзному" миру. До старости оставаясь в своей нижегородской провинции этаким "взрослым шалуном"» (Из статьи В.Ю.Белоноговой "Провинциальный лев").

Но в бытность существования «Зелёной лампы» (1819-20 гг.) Улыбышев ещё только формировался как литератор, поэтому о написанном им в то время, кроме утопии «Сон», которую он прочёл на одном из заседаний, мало что известно. Как о музыкальном критике Улыбышев заявил о себе  в 1825 году. Находясь на службе в Коллегии иностранных дел в Петербурге, он стал редактором "Journal de St.-Pеtеrsbourg", где помещал свои музыкальные и литературно-критические статьи.

Выйдя в отставку в 1830 году, Улыбышев поселился в родовом имении Лукино (близ Нижнего Новгорода), которое перешло ему в наследство от отца. Подтверждая мысль о том, что не место красит человека, а человек — место, «взрослый шалун», оказавшись в провинции, сделал свой дом центром музыкальной жизни Нижнего Новгорода.

«Именно в его доме на Большой Покровке останавливались, приезжая в Нижний, все московские знаменитости: актёры Щепкин и Мартынов, композитор Серов и т.д. Все более или менее крупные события в культурной жизни города были связаны с его именем. В музыкальных квартетах на его знаменитых четвергах (Улыбышев участвовал в них как скрипач) играли лучшие исполнители. Среди которых был юный Милий Балакирев, будущий глава "Могучей кучки". По инициативе Улыбышева впервые в Нижнем Новгороде был создан любительский симфонический оркестр, зачастую выступавший под его управлением. Оркестр исполнял симфонии В.А. Моцарта, Л. ван Бетховена, участвовал в постановке опер. И только его усилиями весной 1843 года в Нижегородском благородном собрании состоялось первое в российской провинции исполнение Реквиема его любимого Моцарта». (статья «Провинциальный лев» из книги Белоногова В.Ю. "Что вам нужно в этом Нижнем?..").

Живя в Лукино и лишь изредка выезжая в город, Улыбышев продолжал свою публицистическую деятельность уже в газете «Северная пчела», остроумно названной Ларошем «булгаринским Монитёром». В этой газете была особенная колонка, где публиковался, в том числе, и Улыбышев. Колонка называлась «Пчёлка», вероятно потому, что в ней освещались культурные события провинции. Будучи человеком многосторонним, Александр Дмитриевич затрагивал практически все аспекты культурной жизни Нижегородской губернии: это и общекультурные явления («Воспоминания о Нижегородской ярмарке»), и конкретные персоналии («Русский скрипач Н.Я.Афанасьев», «Будущая знаменитость» о Марииэтте Роффи). Так же, он размышлял, в жанре письма («Письмо к Г.Ростиславу», «Музыка»), а ещё полемизировал с Ленцем в статье «Замечания на книгу Г. Ленца».

Крупные сочинения Улыбышева — «Новая биография Моцарта» и «Beethoven, ses critiques et ses glossateurs» — не раз были подвергнуты анализу и оценке. А вот его музыкально-критическим статьям повезло меньше. Как известно, в малой форме писать труднее, чем в крупной. В последней литератора ничто не сковывает. А при написании статьи критик напрямую зависит от рамок формата, в которых он надеется остаться самим собой. Предлагаю окунуться в музыкально-критический мир Александра Дмитриевича, воспользовавшись петербургским журналом «Северная пчела».

В отличие от многих литераторов своего времени, А.Д.Улыбышев не пользуется псевдонимами. Своё мнение он открыто высказывает под собственной фамилией. А суждения у него довольно резкие и бескомпромиссные. Так, он не раз в своих статьях говорит «у нас нет ни театра, ни музыки». Публицистическая направленность тем выступления побуждает Улыбышева ставить острые вопросы, такие, как например в статье «Будущая знаменитость»: «Почему, - спрашивает критик, -  Петербург не может раздавать патенты на славу, так же, как Париж, Вена, Берлин и Лейпциг?»

Широту взглядов Улыбышева можно ощутить, обратив внимание на преамбулы (как бы мы сейчас сказали — лиды, врезы) его статей. В них он тяготеет к обобщению, демонстрирует общий взгляд на проблему или ситуацию, сложившуюся в обществе, вписывает событие в исторический контекст. Из статьи «Русский скрипач Н.Я. Афанасьев»: «В наше время всё как-то стремится к постепенному расширению своих границ. Роман просится в историю, журнал — в единственные представители словесности и наук (вследствие чего, все прочие отдельные книги, учёные, поучительные и потешные, должны будут проситься в макулатуру; книгопродавцы же — в богоугодные заведения), водевилисты просятся в литераторы, а европейцы, из сословия портных и сапожников, выпросились уже давно на западе в законодатели и министры». Эта острота языка — также дух времени. Неспроста он входил в «Зелёную лампу» — общество, напрямую связанное с революционным «Союзом благоденствия».

Улыбышев — публицист, театрал, драматург, меценат, но, кроме того (а может быть и прежде всего), он музыкант. Нельзя согласиться с Ларошем, который уверяет в обратном, считая, что Улыбышев обращался к этому искусству исключительно из испытываемой к нему страсти. Да, есть страсть, наравне с искренней любовью к музыке и желанием говорить, рассуждать о ней. Но есть и профессионализм, глубокое понимание законов этого искусства и принятие новых веяний. Интересно то, что, применяя музыковедческую лексику и разбирая исполнение с профессиональной точки зрения, он не теряет доверительного отношения к читателю, говоря просто, искренне делясь впечатлениями и, ни в коем случае, не ставя себя выше читателя.

Его язык поэтичен и музыкален. Вслушайтесь: «Голос её чист как горный кристалл, звучен как серебряный колокол...» (из статьи «Будущая знаменитость» о Мариетте Роффи); «Гибкости и бравурного механизма у него нет, зато есть драматическая экспрессия, потрясающие возгласы, резкое произношение слов, с сильными ударениями (акцентами)» (из статьи «Музыка» о Иордане).

 Речь Улыбышева живая и лёгкая. Нередко он инкрустирует свои тексты юмористическими ремарками. Вот пример из статьи «Русский скрипач Н.Я.Афанасьев»: «Ещё слышали, что Паганини ворожил, с чистейшим волшебством интонации и звука, пассажи в двойных искусственных флажолетах!!! Тут считаешь пальцы на левой руке, и не досчитываешься шестого и седьмого», а ещё у этого скрипача, по мнению Улыбышева, «октавы бегают целыми толпами».

Одинаково хорошо Улыбышев разбирается и в фортепианной, и в вокальной музыке (интересен факт, что он на слух точно определял диапазон голоса певца), но предпочтение, конечно, отдаёт скрипичной, ведь, как известно, он сам был неплохим исполнителем и играл в квартете со многими известными музыкантами того времени. В той же статье об Афанасьеве: «Борьба нашего артиста с современным скрипичным механизмом покончена и решена. Он победил страшное чудовище на всех пунктах: двойные и тройные ноты выходят у него с безукоризненною правильностью интонации, ясно и с надлежащею силой. Октавы, этот камень преткновения для большинства скрипачей, не могут изменять и не изменяют тому, кто играет публично концерты Вьетана, а кто делает чисто октавы, тот делает и с равной чистотой флажолетные пассажи. Смычок повинуется Афанасьеву безусловно, и везде в стаккато, в легато, в арпеджиях».

Улыбышев — сторонник всего нового. Он сам о себе говорит: «И я, правда уже старик, благодаря Бога, тащусь за временем, сколько позволяют ноги, и не могу не восхищаться тем, что хорошо. В особенности, если оно ново».

Новое он привносит и в композицию текста. В статье «Будущая знаменитость» Улыбышев использует репортажный метод для оттенения контраста между его ожиданиями и тем, что он услышал со сцены. «Отправляюсь в концерт, сажусь посреди дворянской залы. Где могут поместиться до пятисот слушателей, и где набралось их целые три десятка. Выходит из-за эстрады молодая женщина, с весьма приятной наружностью; хлопают как всегда; <… > Звучит каватина из «Сомнамбулы». Уж не сам ли я впал в сомнамбулизм, или просто заснул? <...> Что за голос! Он воскресил в душе моей воспоминания давно минувшего, звуки Генриетты Зонтаг, Софии Шоберлехнер и ещё одной первоклассной певицы, Г-жи Бишоп. Но сравнение даже с этими знаменитостями, оставляло некоторый перевес на стороне серьоры Роффи».

Музыкально-критические работы А.Д. Улыбышева ещё раз подтверждают, что он был человеком  высокообразованным, незаурядным и необыкновенно талантливым. Благодаря его свежему, непредвзятому и в то же время профессиональному взгляду на современную ему культурную действительность, мы не только можем судить о событиях, тогда происходивших, но и почувствовать дыхание XIX века с его богатой красками культурной жизнью, очерченной высоким литературным слогом.

Кошкина Ксения