«Перестал волноваться перед спектаклем?

 Это катастрофа. Я вхожу в театр и

 испытываю трепет - внутренний

движок всегда работает…»

С. Блохин

- Нам нужно заставлять себя быть счастливыми. Совокупность удовлетворений – наверное, так я бы охарактеризовал счастье. Самых разных удовлетворений, какие только можно представить: от друзей, от сна, от любви, от профессии... Если актер говорит, что для него не важна популярность – это абсурд, ведь нельзя стать актером на необитаемом острове. Актеру, как воздух, необходима ответная реакция зрителя. Кстати, популярность я ценю не телевизионную, а театральную. И еще: театр начинает жить, когда вокруг него собираются сумасшедшие. Любить театр в наше время – прекрасно. Однако согласитесь, в этом есть доля безрассудства. Хорошего безрассудства. Разве не так? – он лукаво посмотрел на меня и улыбнулся. Мой герой, о котором не терпится рассказать.

«Маша, здравствуй! - послышался в трубке ласковый мужской голос. - Это Сеня Блохин. Прости, что не позвонил раньше. Я только вчера вернулся из Москвы, жутко устал, но теперь готов встретиться. Когда тебе удобнее?» Голос был действительно ласковый, бархатистый, как лепесток тюльпана. Я затаила дыхание. Скажу честно: не ожидала, что мой давний любимец, заслуженный артист России, обладатель множества дипломов и премий, вот уже двадцать лет покоряющий публику Нижегородского государственного академического театра драмы им. М. Горького, окажется столь простым, душевным, открытым. Ни «зашкалившего» самомнения, ни высокомерия. Разве «звезды» бывают такими? Видимо, бывают…

Он ждал меня около служебного входа в театр. «Привет», - сказал добродушно. «Здравствуйте, как ваши дела?» - произнесла я смущенно и немного нервно (всегда волнуюсь перед интервью). Но не прошло и пары секунд, как мое волнение улетучилось и больше не возвращалось. Блохин предстал передо мной высоким, широкоплечим и невероятно элегантным мужчиной. Казалось, все его существо было сгустком позитива, обаяния и гармонии. С этим человеком хотелось говорить, говорить и говорить…

- Я приехал в Горький поступать на историко-филологический факультет. Длинный, худой, семнадцатилетний юноша, - вспоминает мой герой. Показывает руками, какие узкие у него тогда были плечи, и заразительно смеется.

- А как же театральное училище? – удивленно спрашиваю я.

- Театральное училище находилось рядом... - задумчиво отвечает Сергей. - Вообще профессия актера казалась мне заоблачной. Я с детства участвовал в художественной самодеятельности, пел в хоре, но думал, что на настоящую сцену суждено попасть лишь особенным людям. А в глубине души еще как хотелось! Итак, я выучил басню, стихотворение, прозу и… с позором вылетел с первого тура. Стало так обидно, что я сел в углу и заревел. Однако меня рекомендовали на кукольное отделение. Счастью не было предела! Правда, из-за высокого роста я с трудом помещался за ширму.

Кто знает, возможно, из Сени Блохина получился бы замечательный «кукольник», но по окончании первого курса студента забрали на флот. «В армии я возмужал и разучился плакать, - мечтательно рассказывает актер. - Впрочем… до сих пор способен прослезиться над фильмом или книгой – с детства был очень чувствительным человеком. Знаешь, как однажды тяпнул маму за нос? Естественно, от большой любви». После трехгодовой службы на Дальнем Востоке юношу зачислили уже на драматическое отделение на курс Р. Я. Левите.

- Наш курс был сложным, но талантливым. Вредоносные ребята, особенно если собирались в одну критическую массу. Меня вообще называли душой всех компаний, - посмеивается Сергей. В глазах блестят шаловливые огоньки. - Мы могли бездельничать, а за ночь смастерить такой концерт, посвященный Чехову, какой не стыдно повезти на гастроли в Ялту. Педагоги любили и ненавидели нас за это.

После выпуска Сергея пригласили в театры Петербурга и Рязани, но он предпочел остаться в полюбившемся городе. «На мой взгляд, актерами становятся не в училище, а в театре», - замечает Блохин. Он с теплотой вспоминает первые большие роли: кавалер Риппафрата в комедии К. Гольдони «О, Мирандолина!» (эпохальный для нижегородского театра спектакль, игравшийся более десяти лет) и Рогожин в драме «Настасья Филипповна» (инсценировка романа Ф. Достоевского «Идиот»). Актер признается: «Мне очень повезло – я работаю и над ролями комического плана, и над теми, которые заставляют думать».

- Однако пристрастия у вас наверняка есть? - интересуюсь я.   

- Пусть это прозвучит банально, но я люблю все роли. Стараюсь даже из маленькой выжимать как можно больше. К каждому спектаклю есть свое внутреннее отношение. Некоторые требуют долгой внутренней настройки. А вообще у меня есть традиция переодеваться со вторым звонком, - шутливо произносит актер. - Сейчас я понял, что Гамлета и Астрова сыграть гораздо легче, ведь там есть на что опереться. Вафлю в «Дяде Ване», наоборот, сыграть намного сложнее – в этом образе меньше зацепок. Дэвид Мортимер в «Клиническом случае» не составляет для меня большого труда – герою принадлежат многие смешные реплики. К тому же он практически не уходит со сцены. Образ Ронни в «№ 13», напротив, нуждается в детальном продумывании, так как совершенно не прописан. Одним словом, маленькие роли требуют не меньше стараний, чем большие.

Я впервые увидела Блохина в чеховском «Дяде Ване».

- Ролью нужно заболеть. Мне легко играть Астрова. Наверное, потому что собственное ощущение роли совпало с желанием режиссера В. Саркисова. Ты спрашиваешь, каков Астров? Он разный: живой, необычайно чувственный, мужик в лучшем смысле слова... - задумчиво рассуждает Блохин и вдруг замолкает. Долго смотрит в сторону, тихонько вздыхает, медленно кладет руку на стол. - Нет, давай ты сама напишешь про него.

Облаченный в белый костюм и легкую шляпу, Астров возникает на сцене подобно ангелу. В исполнении Блохина он действительно разный: чуткий, нежный, по-детски мечтательный, непосредственный, порой излишне сентиментальный. Его душа – это необъятное русское поле без конца и края. С одной стороны он открыт, с другой – совершенно непонятен. «Чудак», как говорит о себе сам герой. Есть в нем что-то и от утонченного интеллигента, и от разудалого деревенского молодца. Что-то по-русски размашистое и щемящее. Шаг у него широкий и уверенный, движения раскованные, разудалые. Словно ему тесно в душных домах среди пустых, грубых людей. В каждом жесте, будь то поворот головы или поднятие руки, сквозит внутренняя красота. Естественная, не напыщенная, пахнущая диким лесом, медом и утренней росой. Михаил Львович – сын берез и елей...   

- Да, напиши про Астрова сама, - повторяет Сергей. - Так будет правильнее, а то я разложу все по полкам и разочарую тебя. В этом ведь и заключается секрет нашей профессии – мы рассказываем историю, а каждый человек находит в ней свое. Согласись, чем проще ты можешь говорить о роли, тем она примитивнее. Часто мы повествуем об одном, а люди обманываются, видя совершенно другое. Почему бы нет? Смысл спектакля в том, чтобы вызвать волну эмоций. Для меня театр – это «3D чувство»: эмоции пересекаются вживую, причем всегда по-разному. В кино подобное невозможно, ведь там все запечатлено заранее и общение со зрителем односторонне. Фильм устаревает, а спектакль всегда остается живым, привлекая людей.

Не менее волнующим показался мне Сабинянинов в пьесе П. Гладилина «Похищение Сабинянинова». В спектакле показаны душевные метания «маленького человека», застенчивого и нерешительного, который никак не может избавиться от призрака своей давней любви – темпераментной балерины. Актер с трепетом вспоминает об этой «трогательной истории про странных, но добрых людей».

Абсолютный контраст – роль Яичницы в комедии Н. Гоголя «Женитьба». «Было безумно трудно, - делится впечатлениями Сергей. - Режиссер В. Саркисов намерено заставлял моего героя не шевелиться. Представляешь, все вокруг живут, а Яичница стоит как вкопанный». Я помню свой восторг от этого образа. Толстый и неповоротливый, герой поначалу производит впечатление «непроходимого» глупца. Однако позже зритель понимает, насколько он раним и застенчив. «Саркисов хотел показать живых людей и именно поэтому требовал играть как можно меньше», - с увлечением рассказывает актер.

Не могу не вспомнить Городулина в комедии Н. Островского «На всякого мудреца довольно простоты». Сергей рассказывает: «В пьесе герой прописан несколько односторонне и мне показался малоинтересным. Я уговорил режиссера В. Портнова немного похулиганить». Именно поэтому Городулин в исполнении Блохина – не серьезное должностное лицо, а мужчина, который не прочь и букетик даме поднести.

- С какими режиссерами вам приятнее работать? - любопытствую я.

- Великое счастье, если актер учится у режиссера чему-то новому, ведь останавливаться в нашей профессии не допустимо. Самое главное в театре – тандем актера и режиссера. Какими бы талантливыми не были первые, если второй бездарен, спектакль не получится, - считает Сергей. - Я стараюсь доверять режиссеру. Хороший режиссер ограничивает актера рамками, но всегда оставляет место для внутренней импровизации. Ты можешь играть по-разному в зависимости от настроения, но при этом держаться в точке, намеченной режиссером. Это как маяк в море. Например, в спектакле «Настасья Филипповна» у нас была сцена с ножом, построенная на импровизации.

Я вглядываюсь в его голубые глаза, полные солнца, чистоты и детского озорства. Пожалуй, это самые добрые глаза из тех, что я когда-либо видела:  

- Хочется вам что-то пожелать, а что – не знаю... Что бы вы сами себе пожелали?

- Наверное, быть нужным… Нужным в семье, в кругу друзей, в профессии. В этом мне видится настоящее счастье. И еще: когда я на сцене, то получаю все удовольствия сразу – и от творчества, и от общения с залом, - мечтательно вздыхает Блохин.

         Напоследок актер рассказал мне о своих увлечениях. О том, как обожает садиться за руль и кататься по ночному городу, возиться в огороде и высаживать газоны. Кстати, этим стремлением к природе он невольно напомнил мне Астрова. «Раньше меня называли «солнышком», - шутливо произнес мой собеседник, когда мы прощались. По-моему, это не случайно…

Мария Евсеева