«Мир как театр» - Кальдерон де ла Барка

Если остаться после вечернего концерта в зале, где только что звучала музыка, можно наверно услышать и ещё что-то. Особую тишину, в которой повисли отзвуки и обертоны звуков… Еще можно почувствовать спадающее напряжение накалённой атмосферы зала. А если представить на минуту, что инструменты могут разговаривать? О чём они смогли бы нам поведать? Например, орган…

- Ох, - тяжёлый вздох растворился в пустом зале, - давно не было такого насыщенного вечера.

Давно погасли огни ламп в концертном зале. В коридорах смолкли шаги студентов, спешащих домой после поздних занятий.

- Мдаа… сколько же я повидал концертов на своём веку? И симфонических, и камерных, и вокальных… И не перечтёшь. И какие они все разные. А вот сегодня был особенный вечер. Я же один, и никто меня не слышит. Можно спокойно поразмышлять в тишине. Да… это я и делаю всегда. Размышляю, стоя на месте, как солдат, не смеющий сняться со своего караула, пока не кончится смена. Вот только смены у меня нет. Ну, да ничего - оно и к лучшему. Органам положено занимать своё законное место на сцене. Ходить нам не положено.

- Маэстро, - продолжил орган, обращаясь к рядом висевшему портрету Иоганна Себастьяна Баха, - давно мы с Вами наблюдаем за этой сценой. Сколько сменилось поколений студентов и педагогов. Чего мы с Вами только не слышали: от Ваших возвышенных сочинений, до странной музыки, называемой авангардом. Брр… При одном упоминании о ней становится не по себе, а уж если вспомнить, что и мне приходилось озвучивать этот «кошмар», то хоть в трубы труби! Ох, уж мне эти экспериментаторы…

Так о чём это я? Ах, да, о сегодняшнем концерте. Название у него интересное - «Оттенки и контрасты». Прямо живопись, да и только. А ведь исполнители и, правда, живописали! Только не акварельными красками, не гуашью, а звуком. Мой звук – плотный, густой: его, как основу будущего полотна, накладывала Татьяна Бочкова. Струнное трио (А. Козлова, С.Зверева, Н.Тельминова) – скрипка, альт и виолончель – сочными мазками наносили яркие краски, смешивая или подчёркивая индивидуальность каждого инструмента. Скрипка – золотисто-жёлтая, альт – зелёная, а виолончель – мягко-бордового цвета. При смешивании красок-звуков, они создавали ярчайшую палитру оттенков - от лёгких парящих мерцаний нот, до сочных тёплых созвучий. Когда же вступало соло трубы (М.Полунов) – словно светлый луч прорезал всё полотно и оттенял порой сгущающиеся краски. Сопрано (Л. Рубинская) человеческим дыханием-прикосновением оживляло и наносило последние штрихи в общую картину, то лирические, а то возвышенно-просветлённые…

Орган, струнные, труба и человеческий голос… Какое странное для современного слушателя сочетание инструментов. То, что было рядовым в мою эпоху, теперь кажется необычным. Сегодня исполняли барочные хоральные прелюдии и духовные песни - Ваши, господин Бах и, господина Генделя. А ведь Вы, так и не встретились с ним, верно? Говорят, немецкий драматург Пауль Барц даже написал своеобразную пьесу «Возможная встреча» по этому поводу. Было бы занятно ознакомиться с ней.

Барокко… Загадочная эпоха, которая до сих пор волнует воображение исследователей, музыкантов и художников. А, что такое «барокко» сейчас? Интерес к этому времени, возникший на рубеже XX столетия, не ослабевает до сих пор. Что такого притягательного в ней, чего нет в современной музыке? Почему концерты, на которых исполняется музыка Баха, Генделя и Вивальди, собирают полные залы? Почему музыканты стремятся возрождать аутентичную манеру исполнения?

Может быть, ответ скрывается в самом названии «барокко»? В переводе оно означает «странный, причудливый». Эта эпоха двойственна во всем, полна странностей и противоречий. Противоречия создают конфликт между стихией земной жизни и одухотворённой вечной жизнью, грубой телесностью и чистой духовностью. Хаосом и порядком. Безобразием и красотой.

Например – я. Массивный, громоздкий инструмент, но звуки мои уподобляются ангельскому пению. И музыка, которую я воспроизвожу, в основном обращена к небу, к Богу. Какая сила во мне скрывается, какая мощь! Сколько труб во мне, а сколько рычагов. И почему-то только мои звуки дарят человеку особое состояние благоговения, лишь стоит раздаться первому аккорду под сводами концертного, пускай не готического, зала. Не странно ли все это?

Странность и причудливость – противовес уравновешенному порядку и выверенности музыки XX века. Что это? Попытка вернуться к той свежести восприятия и смелости экспериментов? Попытка отойти от числовой ясности современного века к колеблющейся чаше весов только начинающегося развития искусства и науки «Нового Времени»?

Так и в нашей консерватории, и в частности, в моём исполнении, часто звучит барочная музыка. Открыта целая секция барокко, которая занимается изучением музыки XVI-XVII веков. Инструменталисты и вокалисты (с помощью музыковедов) пытаются разобраться в специфике исполнения, проводятся даже целые семинары. С. Пропищан, Т. Бочкова, Л. Рубинская - неутомимые исследователи той эпохи.

Прошедший сегодня концерт не стал исключением – в иной раз, подтвердив необходимость того, что надо изучать и исполнять достояние прошлых веков.

Ну, что ж, устал я что-то, отдых тоже нужен… Слово – это хорошо, но и в тишине есть своё обаяние.

Возможно, такой монолог смогли бы мы услышать вечером 10 октября в Большом зале консерватории, если бы чуточку задержались после концерта. Так что не спешите покидать зал, в котором только что свершалось таинство музыки. Звуки испаряются, но обертоны продолжают жить…

арт-журналист II курса

Анастасия Ишкирейкина