Моё знакомство с пианистом Андреем Коробейниковым состоялось в 2010 году на концерте в Нижегородской филармонии. Я подошла к нему выразить свое восхищение. Не помню, о чем мы тогда говорили, осталось в памяти только рукопожатие. Мягкие руки пианиста… Еще тогда я подумала, как хорошо бы у него звучал Шопен. Однако из года в год Андрей привозил в Нижний Новгород программы из сочинений других композиторов: Бетховена, Рахманинова, Скрябина. В этом году особый повод для исполнения музыки Шопена — 205 лет со дня его рождения. И вот 12 февраля в афише Нижегородской филармонии эти две фамилии — Шопен и Коробейников — оказались рядом.

Коробейников, являясь учеником Андрея Диева, а тот в свою очередь — Льва Наумова, развивает богатые традиции исполнения Шопена, идущие еще от Генриха Нейгауза. Помню, читала у Л. Наумова: «Шопен труден своей естественностью. Он, мне кажется — самая “лакмусовая бумажка” при проверке вкуса, душевных свойств пианиста и человека. Играть тихо и выразительно очень трудно. …Интонация особенно ярко проявляется тогда, когда играешь piano, и все тихо, и все трепещет, и появляются новые чувства». 

Вечер начался с мазурок, каждая из которых завораживала чем-то особенным. Одна — туманной, но в тоже время лучезарной светлостью звучания. Другая — свободой мелодической линии, импровизационностью исполнения. Третья — «зависающими», на миг оттянутыми трелями. Все шесть мазурок соединились в небольшой цикл, который по ладовым и темповым контрастам, переливам настроений напоминал сюиту.

Тонкое чувство целостности формы проявилось в трактовке Второй сонаты. С одной стороны Андрей брал полярные темпы и находил такую грань, когда медленнее некуда, а быстрее просто невозможно. Пианист логически четко выстраивал драматургию сочинения: образы мятежных и страстных порывов (I часть) сменялись ностальгическими воспоминаниями (II часть). Трагическое оцепенение III части озарялось щемящей грустью, а в финале «могильный ветер» стирал последние воспоминания о герое.

В создании образов не последнюю роль играла мастерская педализация пианиста. В первой части из гармонического облака высветлялась одинокая, импульсивная тема, а затем на фоне переплетения тем и подголосков тонкое владение педалью позволило выявить леденящую линию баса.

А. Коробейников создавал одну зарисовку за другой: морскую — в Баркароле (op. 60), лирическую — в Колыбельной (op. 57). Богатыми красками переливалась мелодия каждого из сочинений. Удивительно, как тонко и точно пианист дифференцирует фактуру. Нежная и хрупкая мелодия Колыбельной сопровождалась тишайшим  перезвоном аккордов, в которых была прослушана каждая интонация.

Палитра динамических нюансов отразилась в Ноктюрне c-moll — от ppp до f. Начальная элегическая тема превратилась в мощную, мужественную тему репризы. Нотки меланхолии пронизывали все сочинение.

Одним из изысканных украшений вечера стала Фантазия-экспромт (op. 66), где нити пассажей словно сплетались в белоснежное кружево.

Первая и Четвертая баллады Ф. Шопена — в ряду самых исполняемых сочинений польского композитора. Удивить, а потом и убедить в собственной трактовке этих произведений сегодня весьма сложно. Однако  А. Коробейникову это удалось. Строгая форма, продуманность каждой детали сочеталась с поэтическим свободным высказыванием пианиста.

Это исполнение, отмеченное безупречным чувством стиля, благородством  звучания и пианистическим мастерством, вызвало желание вновь и вновь слушать шедевры польского композитора. Исполнительский стиль А. Коробейникова засверкал на этот раз новой, лирико-драматической краской. Каким он предстанет перед нами в следующий приезд? Остается только ждать. Ведь никто заранее не знает, каким оно будет — чудо, происходящее на сцене…

Наталья Никулина